Холодно и что-то вдруг вспомнилась Евпатория восемь лет назад, теплый вечер, я сижу на бетонном крыльце, свесив ноги, сдевочками с конного двора, Зорька тычется мне в руки рыжей мордой и я счастлива - никогда мне еще не доводилось бывать рядом с лошадью так подолгу. Приходят покататься другие дети, а я все сижу и глажу то Зорьку, то Чалу, то вредного Вожака. Тут же стоит запряженный в симпатичную подводу Буян, но его я гладить опасаюсь - кусается. Темнеет, и сумерки пахнут дальним морем и лошадьми. Приводят Лыську - красивую соловую кобылу с льняной гривой, и Буян поднимает прижатые в привычном гневе уши - злой, резвый мерин влюблен в эту строптивицу. Из-за этой любви все его жалеют. Детей становится все меньше; деревья, стены корпуса, металлическая статуя горного козла - все сливается в темноте. Девочки начинают говорить о лошадях, лежа на спинах неоседланных кобыл. Мне ужасно хочется попросить, чтобы и меня пустили полежать на Зорькином остром хребте, но я не решаюсь и продолжаю сидеть на крыльце, поглаживая лошадей. Изредка позвякивают трензяля, переступают по бетону светлые копыта. Потом становится совсем темно. Лошади, девочки, подвода исчезают среди деревьев, а я долго еще гляжу им вслед и уже начинаю ждать следующего вечера.